Бойкот подкрался незаметно

Принято считать, что зимние Игры в 1980 года проходили в обстановке наивысшей конфронтации между СССР и США. Международный судья по биатлону Вадим Мелихов предлагает собственный взгляд на те события.

– Во время подготовки к Играм и даже во время участия в них никто из нашей сборной какого-то особого давления на себя не испытывал, – вспоминает Вадим Иванович. – Все-таки наши соревнования проходили зимой, а активная подготовка бойкота началась несколько позже. Возможно, американцы считали необходимым прежде провести собственные Игры, а уж потом бойкотировать чужие.

Даже само пребывание в Америке было для большинства ребят неплохим, хотя в советской прессе и было принято считать иначе. Кстати, что касается биатлона и лыжных гонок, то надо заметить что все Олимпиады, проходившие на американском континенте, складывались для нас довольно удачно. И на Играх в Скво-Вэлли, где биатлон был впервые представлен в олимпийской программе, мы выступили успешно (серебряную медаль завоевал Александр Привалов), и в Лейк-Плэсиде все сложилось для нас достаточно хорошо (две золотых, серебряная и бронзовая медали).

Конечно, впечатление от олимпийской деревни было очень сильным. Прилетели мы заранее, за 16 дней, ночью, и оглядеться, где же мы, собственно, живем, смогли не сразу. Слышали, конечно, от наших, что едем в тюрьму, но относились к этому с юмором. А вот когда увидели, что это такое на самом деле, стало как-то не до смеха. Помещения, в которых жили спортсмены, были самыми натуральными камерами: место мало, кругом бетон – интерьер, если можно было так это назвать, производил гнетущее впечатление. Словом, отдохнуть нормально там было нельзя.

Зато выручило другое. Тогда для нашей делегации впервые был снят так называемый «зеленый домик». Стоял он на перекрестке возле поворота на лыжный стадион. Там жили тренеры, люди, отвечавшие за смазку, или, как их теперь называют, сервисеры. Работа та шла круглые сутки. Мы находились под охраной полицейских, что по идее должно было нас ограждать от нежеланных посетителей. Однако ничего подобного не было и в помине. Американцы шли к нам в гости потоком. Именно с той Олимпиады многие увезли ставшее впоследствии штампом впечатление об открытости американцев. Тогда в продаже только появились двухлитровые водочные бутылки с ручкой. В США они были в самой моде, и каждый американец считал своим долгом принести нам ее в качестве сувенира. Сказать, что это осложняло нам работу, значит, ничего не сказать. С одной стороны, нужно готовить лыжи к стартам, с другой – каждый входящий считает своей непременной задачей выпить с русскими. Тут еще и спортсмены приезжают и из других сборных, гости идут. Как-то традиционно сложилось что наши тренеры хорошо готовили: и Валентин Пшеницын, и Привалов были превосходными кулинарами (да, думаю, остаются ими и поныне). Как результат, все ехали к нам «на русскую кухню». Некоторые даже порывались остаться на ночь, но это было физически невозможно, поскольку всю ночь как раз и шла работа.

И наша, и лыжная команды готовили лыжи совместно. Нельзя сказать что всегда и во всем находили общий язык. Хорошо помню, как пошли пробовать одну мазь. Впереди, как водится, отправились Иванов, Быстров и другие лыжные специалисты, чей авторитет в этом вопросе априори котировался выше. Было довольно холодно, и лыжи накатывали долго, тем более что снег был в основном искусственный, для нас очень непривычный. Много дискутировали, спорили и наконец остановились на одном из вариантов. Вдруг под самый уже конец этого нашего консилиума Шлицын (работал в нашей команде такой специалист) говорит: «Для лакировки надо класть черный экселит». Лыжники к этой мази относились, мягко говоря, с предубеждением. До драки дело не дошло, но разошлись на том, что Иванов сказал: «Если вы экселит кладете, то нам тут делать нечего!» И пошли спать. А на следующий день Алябьев становится на этой смазке олимпийским чемпионом.

Для многих сборных было трудно выступать высоко в горах (Лейк-Плэсид расположен на приличной высоте), но к этому мы были как раз готовы. Готовились в ту пору мы в Бакуриани, который располагается еще выше. И с точки зрения рельефа, и с точки зрения высоты та база была идеальным местом для того, чтобы готовиться к стартам в высокогорье. Впрочем, и время тогда было другим. Кубков мира не было, готовились только к чемпионатам мира и Олимпийским играм. Тренировочные сборы в те годы проходили по 22–24 дня, а это очень серьезная база.

– Верно ли, что было немало споров по составу команды биатлонистов? Говорят, обсуждалась даже возможность исключения Александра Тихонова, знаменосца нашей сборной на этой Олимпиаде, из состава эстафетной четверки.

– Состав нашей биатлонной команды в то время в самом деле был не боевой. Так говорили, имея в виду, что ни у кого из ребят (Барнашов, Данч, Алябьев, Аликин, Ушаков), кроме Тихонова, не было опыта олимпийских стартов, да и на чемпионатах мира они выступали мало. Словом, ждали любых неожиданностей. Еще одной новинкой того турнира стало то, что в личные гонки разрешили ставить не четырех, как было на предыдущих Играх, а трех спортсменов. Сразу возникло затруднение. По опыту известно, если биатлонист не участвует в личных гонках, в эстафету его ставить практически бесполезно. Раз так, задача стояла в двух гонках проверить всех эстафетчиков. После того как в спринте Аликин и Алябьев заняли второе и третье места, а Тихонов выступил несколько хуже, некоторые руководители делегации стали проявлять инициативу и советовать тренерам не ставить его в эстафету. Факторов в пользу этого называли массу: и устал, и бег у него плохой… Интересно, что одним из самых активных советчиков был человек, ставший впоследствии одним из лучших его друзей. Но тренеры поступили по-своему и, как показала гонка, не прогадали. Аликин и Тихонов хорошо прошли свои этапы, и наша команда имела 30 секунд преимущества. Боялись третьего этапа, где против Барнашова бежал Франк Ульрих, выигравший накануне спринтерскую гонку. Барнашов не дрогнул, а Алябьев, хотя и устал за предыдущие дни, уверенно завершил эстафету. Бежавшего за ним Реша он задавил надежностью, стреляя без промаха. В конце концов нервы сдали у немца, и финишировал Алябьев в одиночестве.

Запомнился момент, когда собравшееся на трибунах руководство делегации напряженно вглядывалось, как Алябьев ведет последнюю стрельбу. Когда Толя закрыл последнюю мишень, кто-то сказал: «Ну все! Пошли на финиш, победителей встречать!!!» Помню, Павлов строго посмотрел на окружающих и, постучав пальцем, произнес на полном серьезе: «Пока не финишировали, с места сходить нельзя».

Словом, в целом атмосфера внутри команды и всей делегации была очень хорошей, несмотря на многочисленные казусы. Например, во время индивидуальной гонки вырубилась вся электроэнергия: табло не работает, установки на стрельбище, где показывали, как ведется стрельба (стреляли ведь тогда еще по бумажным мишеням), тоже не работает. Наш техделегат Новиков сидел в блиндаже и вел подсчет пораженных мишеней. Он знал обстановку, но связи с ним не было. В общем, нервничали все ужасно. Ведь промахнись тогда Алябьев один всего раз – «золото» досталось бы Ульриху. Когда Толя финишировал, тренеры стали кричать Новикову: чего, мол, не выходишь. А он в ответ только махнул рукой: «Наливайте. «Золото» наше».

– Помимо стартов лыжников и биатлонистов удавалось куда-то еще сходить, что-то посмотреть?

– Что вы, своих забот хватало. Наша судьба всегда была такой, что на свои-то соревнования не всегда хватало времени. Можно сказать, что с лыжного стадиона да со стрельбища никуда мы не вылезали, тем более что гонки были до последнего дня. У нас ведь тоже сколько всего интересного происходило. Коля Зимятов две гонки выиграл, а дуэль Вассберга и Мието на 15 км чего стоила? Финской домик рядом с нашим стоял, и то, как Мието, после того как проиграл шведу одну сотую секунды, стал все там крушить (а его попробуй останови – рост у парня два метра), мы все отлично видели. Рассказывали, что его втроем держали, чтобы он саму избушку не развалил.

Правда, на хоккей мы все же выбрались. Но это была директива руководства. Считали, что триумф хоккейной сборной должны видеть все. И тут такая промашка – наши проиграли.

Вот ведь парадокс – и мы, и лыжники по всем меркам выступили в Лейк-Плэсиде отлично, а хоккеисты проиграли. И у наших болельщиков все впечатление оказалось смазанным. Вроде как все остальные золотые медали считаются чуть ли не естественными, а награда хоккеистов является той самой меркой, по которой оценивается выступление страны на Играх.

– Группа поддержки, надо полагать, была на той Олимпиаде очень мощная?

– Группа поддержки на этих соревнованиях была очень сильной. Евгений Леонов, Сенчина, Лещенко, Винокур – они умели поднять настроение ребятам. Атмосфера в комнатах была, как я уже говорил, довольно гнетущая. И вот наши артисты умели заставить ребят забыть обо всем. Собственно концертов не было. Было живое общение, разговоры, шутки. Жора Сурков, комментатор телевидения, приходил ежедневно. Рассказчиком был замечательным. Коллекционировал полицейское обмундирование разных стран. В Америке собрал столько всяких значков, шляп и прочих полицейских причиндалов… Он и сам был мужчиной видным, высоким, стройным. Форма на нем сидела как влитая. Наденет на себя все эти побрякушки – вся команда сбегалась с ним фотографироваться.

– Американцы сильно донимали просьбами дать сувенир или еще что-то в этом роде?

– Хватало таких посетителей. И за автографами, и за значками подходило очень много народа. Но к подобным вещам тогда очень серьезно готовились и даже радовались. Значков, открыток и других предметов «наглядной агитации» у нас было великое множество.